Из воспоминаний заслуженного журналиста Кубани Василия Васильевича Белого.
Звонок был поздним, уже ночным. Из Федоровской. До этого мне сказали, что звонил мужчина. Хотел поговорить.
– Это Лохвинский, – сообщил голос. – Я был техническим редактором колхозной радиогазеты. В Федоровской. Помните?
Ну, как не помнить! Я помню и нашу встречу, и то время, скорее всего, 60-е годы, середина. Я – корреспондент районного радиовещания, приехал взять материал о делах – надоях, ремонте техники, пахоте, по-моему, а тут, в Федоровской, у самой Кубани – вон она плавно катит свои темные воды мимо станицы, – новость: организовали свое колхозно-станичное радио. И председатель колхоза Григорий Кириллович Дейнега, хвастаясь, знакомит меня с Лохвинским, с вами, Николай Васильевич, работником радиоузла. Я помню даже тогдашние байки, услышанные мною в станице – острые, забористые. К примеру, о том, как на вашем радио выступал сам Дейнега, поднимал колхозников по утрам с постели, звал на работу. С подробностями жизненных ситуаций. И я, естественно, потом рассказываю всем радиослушателям района о том, какие молодцы в колхозе «Искра», как доходит там радио до каждого слушателя. Разумеется, без баек. Кстати, Николай Васильевич, а они, действительно, были? Или это выдумка?
Но не в этом же дело, думаю…
И голос, словно бы в ответ на незаданный мной вопрос, поясняет, что он помнит, как где-то в это же время – все те же 60-е! – я приезжал на открытие Федоровского гидроузла. Было такое дело, было. Приезжали мы тогда вдвоем с Владимиром Васильевичем Бочейко – он с фотоаппаратом от газеты «Восход», я с магнитофоном – от радио. И дал – а, может быть, дали? – потом хорошую, как говорит Николай Васильевич, обстоятельную статью. А потом, продолжает голос в трубке, много лет спустя, статья была повторена. Нет, Николай Васильевич, статья не была повторена – радио и газета, увы, не книга! – она была по навеянным воспоминаниям – так получилось, что по воле случая мы вновь вдвоем оказались там, у вас, на территории гидроузла, – написана вновь. Гидроузел был крупной вехой в развитии кубанского рисосеяния, как не вспомнить?
– А тут летом Краснодар по радио назвал вашу фамилию среди других журналистов Кубани, – продолжает Лохвинский в трубку. – Я тоже вспомнил вас, мы же знакомы…
– Спасибо, – говорю. – Я тоже помню и вас, и Федоровскую…
– Вы бы написали еще что-нибудь, – говорит Николай Васильевич, – У «Восхода» ведь юбилей… А вы в нем работали… Для нас, федоровских подписчиков. Чтоб мы вспомнили…
«Для подписчиков…» Хм…Признаюсь, такие слова греют, чего скрывать. И – обязывают.
О чем же вам написать, федоровчане? Да, пуск гидроузла был самым значительным событием в жизни крестьян Абинского района. После коллективизации, разумеется. И по значению, и по объему работ, и по числу зрителей на его открытии. Не просто ротозеев, как это часто бывает, а – ждущих, надеющихся, нуждающихся в нем. Берега, помню, были сплошь покрыты человеческими фигурками. А вода, как она рванулась на шандоры и в шлюз… Но в третий раз рассказывать даже о таком событии – это уже перебор.
Итак, Федоровская. Первый раз – корреспондентом газеты «Знамя труда» – так раньше назывался «Восход» – я приехал сюда в 1959 году. Между прочим, с Константином Харитоновичем Коковым – он тогда был не то председателем райисполкома, не то секретарем райкома ВКП(б). А приехали мы посмотреть, как вы, федоровчане, внедряете квадратно-гнездовой способ сева… кукурузы. Признаюсь, ни с кем из вас в той поездке я не познакомился, увы. А вот как вы тогда мучились с этой «проклятой» проволокой, на которой равномерно были закреплены утолщения или шарики такие, при встрече с которыми сеялка всякий раз роняла (по крайней мере должна была ронять по задумке изобретателя) в землю зерно кукурузы, как у вас это далеко не всегда получалось, да как чертыхались трактористы, механик и сеяльщики при этом, – это я помню и до сих пор.
Потом некоторое – уже во второй половине 60-х, – время мы в Абинске видели Федоровскую глазами Артура Карловича Аральда – кто-нибудь еще помнит этого «латышского стрелка», изувеченного в борьбе за советскую власть, а потом – и самой советской властью, но еще достаточно крепкого? – «собственного» корреспондента «Восхода» по прикубанской зоне. Он ездил – огромный, грузный, одноглазый, – на выделенной ему колхозом двуколке по подразделениям двух колхозов и собирал информацию – о надоях и привесах, о вспаханных, засеянных, а потом и убранных гектарах, намолоченном зерне, о выработке тех или иных людей…
Потом мы его «потеряли», и редакционная машина – у нас появилась «Волга» – стала регулярно заезжать в станицу, бывать на отделениях, фермах, в мастерских и, естественно, в правлении, еще в старом, одноэтажном доме. Рядом со всем: клубом, школой, радиоузлом, рынком, гаражом и даже Кубанью. И я стал частым гостем у вас.
Я крепко подружился в числе других селян с художником Петром Чумаком. И до сих пор – а сколько лет прошло, жизнь! – я помню разговоры с ним, а особенно – его галерею портретов молодых федоровчан и федоровчанок в его мастерской. Развешенные под потолком – я подозревал: чтоб никто не достал, – они улыбались, озорничали, спрашивали, хмурились – жили на стене. Заказал однажды ему картину и я: портрет Владимира Антоновича Колесникова, в год присвоения ему звания Героя соцтруда. Петр нарисовал и сам вручил картину Колесникову – на торжественном вечере, когда чествовали в Абинске звено Владимира Антоновича. Это было круто!
Так уж получилось, что встречался и описывал я, бывая в гостях у вас, в основном труд рисоводов. С кем за эти годы я не познакомился! И чего я только не увидал! Я был свидетелем всех работ на чеках, не видел, пожалуй, только процесс заполнения площадей – я понимаю, он длительный, – водой. А так, все: и пахоту, и подработку почвы, внесение удобрений, сам сев – видел даже, как сбрасывали воду зимой из блюдец на чеках и по весне таскали черт-борону по кочкам, со шлейфом пыли по пустым еще чекам. Словом, наблюдал полностью выращивание риса, видел тревогу, когда то камыш, то просянка, то еще кто «прицепится» к злаку, когда время «уходит», а он, зеленый, зреть и не думает или – когда убирать пора, а погода не дает, идет дождь, а то и снег, – и, конечно же, видел во всей красе саму уборку риса. И людей на ней. И в добрую осень, когда тепло и солнце светит, и в непогоду, когда тучи, кажется, цепляются за кабину, а гусеницы чавкают в болотной воде. Видел людей в майках, видел и в телогрейках – небритых, простуженных, хрипящих, с воспаленными от простуды и недосыпа глазами.
Ах, как они работали, работа, казалось, пела в их руках, глаза горели, чувствовался азарт, напряжение и желание сделать все и как можно лучше. Это было так необычно, особенно когда перед этим ты проезжал по тихой, вроде бы даже сонной Федоровской…
Видел, когда они работают и когда получают красный вымпел – была такая форма поощрения, – стесняются, небрежничают, делают вид: а я-то при чем, но видно же – гордятся, аж краснеют, и когда читают «Экран соревнования», внимательно изучая свои и чужие успехи и возможности.
У меня перед глазами до сих пор стоит прекрасное полотно – неважно, стоит ведро или нависла хмарь, – когда степь гудит от работы многих и многих моторов, когда на одних чеках идет косовица жатчиками, в других – агрегаты ведут подбор валков, в-третьих – прямое комбайнирование, а по дороге, в сторону района, по направлению к Холмскому элеватору, спешат машины, укрытые брезентом – везут зерно. Кстати, а куда сейчас «уезжает» рис с чеков, что с трех сторон окружили Федоровскую? И, главное, кто их сегодня убирает?
Я до сих пор помню, вижу запыленные, потные лица мастеров уборки урожая риса тех, теперь таких далеких, поздних 60-х, 70-х и 80-х годов.
И я вспоминаю, перебирая старые, тех еще лет, фотографии…
И вижу, слышу, чувствую – столько раз ведь был свидетелем, – как плавно и ровно идет «Сибиряк» или «Колос» – помните эти марки комбайнов, что работали на ваших чеках в прошлом веке? – ведя прямое комбайнирование, как бугрится и растет горка зерна в бункере… Вижу – и это тоже все происходило на моих глазах! – подбор тяжелых валков, особенно тяжелых, когда их подбирают из мокрой колеи, с водой, с помощью поливальщиков-помощников, что идут рядом с вилами в руках. Вижу, как напрягаются эти люди, поднимая и переворачивая, подвигая валок к подборщику. Вижу, как, наконец, в конце уборки «умолкает» последний комбайн… Стекает по гусеницам и колесам грязная вода, в перетруженном теле машины, остывая, потрескивают механизмы». Это из маленькой книжонки «Присяга земле», о Колесникове и его товарищах, написанной мною в далеком 1974 году. Кстати, хоть кто о ней помнит в сегодняшней Федоровской?
За многие мои приезды в ваш колхоз я хорошо познакомился со многими рисоводами. И не только из звена Владимира Антоновича Колесникова; помню стеснительного, улыбчивого «профессора», а проще – знатока риса, Николая Александровича Лиферова, надежного, словно каменная стена, Николая Евстафьевича Петровского, серьезного, рассудительного Виталия Марковича Безверхнего, азартного комбайнера Пеструилова (забыл имя-отчество), работавшего на уборке с женой, застенчивого и несмелого, еще молодого Николая Пономаренко, крепкого, уверенного Сергея Сергеевича Мацука, молчаливого умелого Василия Васильевича Огиенко, да разве всех перечислишь? Я помню их рукопожатия – всегда крепкие, надежные, с потряхиванием, от души, шершавость их натруженных ладоней, непременную – когда бы ни было! – и такую разную, у каждого – свою, улыбку, их немногословную речь и их надежную работу.
А разве можно забыть неугомонного, тогда еще агронома, а потом и председателя Петра Трофимовича Скрыля, удивительного завпарткабинетом Ивана Михайловича Посмашного, и уж, конечно же, добрейшую, милейшую Аллу Георгиевну Терехову – секретаря парткома! И, естественно, всех остальных… Всем вам – здоровья, а кого уже нет – земля им пухом…
Вот, спасибо за приглашение, Николай Васильевич, и вспомнили… Словно побывали на продуваемых всеми ветрами рисовых чеках, первых, между прочим, в Абинском районе, вдохнули азартный воздух работы, услышали гул моторов, почувствовали запах самой уборки, страды, по-народному.
Я понимаю, обстоятельной, как вы, Николай Васильевич, говорили, статьи, скорее всего, сегодня не получилось, это – скорее лирическое отступление, память сердца…Здесь нет цифр, нет данных, зато есть атмосфера труда. И – повторюсь, память…
Спасибо вам! А вы там, у Кубани, помните всех тех, кто добивался успеха в 70-80-е, кто получал ордена и медали – за крестьянский, между прочим, труд! За простой труд, хотя был он ох! Как не прост… Помните? Помните! И детям накажите: помнить, и гордиться!
