На долю жительницы поселка Ахтырского Александры Федоровны Гуща выпали голодное босоногое детство, война и разруха. 91-летняя женщина рассказывала о тех суровых годах, словно это было вчера.

— Я мала еще была, когда моего отца Федора Кононовича объявили кулаком. Забрали у нас корову и одноглазую кобылу, а отца отправили в Магадан валить лес. Десять лет мой татка был «врагом народа», и мамке досталось – в самый голод растить нас…

Снова и снова память возвращает ее в детство, она слышит стоны умирающих от ран молодых наших солдат, слышит немецкую речь. Оккупанты не жалели ни стариков, ни детей.

– Я родилась в январе 1927-го в Ахтырской. Многие улицы той поры помню. Конечно, тогда не было асфальта и фонарей, много росло больших деревьев, под тенью которых мы спасались от жары, а вечерами с девчонками голосили на всю станицу песни. Я была запевалой. В войну наши солдаты порой слушали, как я пела «Ой, мороз, мороз…». Это была самая моя любимая песня, — рассказывает баба Шура, как ее величают здесь все — и малышня из многоквартирного дома по соседству, и взрослые.

«Вы о нашей бабе Шуре писать будете? – поинтересовался мужчина на вид лет 45. И когда услышал от меня подтверждение, добавил: – Очень скромная женщина, трудолюбивая, никогда не кичилась своим фронтовым прошлым. Для всех соседей она – легенда прошлого столетия.

 В 15 лет Александра (в девичестве Стрелецкая) наравне со взрослыми, порой превозмогая усталость и желание спать, бежала в полевой госпиталь чтобы ухаживать за ранеными: кого-то отмыть от крови, кому-то перевязать рану, постирать бинты. Бегала от бойца к бойцу, давая им попить.

– Они лежали вокруг деревьев, раненых было так много, что в помещениях госпиталя не хватало места, и бойцы ждали очереди, когда их осмотрит их врач прямо на улице. Домой сбегаю, поем что-нибудь, с мамкой повидаюсь – и обратно в госпиталь. Был случай, когда я смерть увидела в лицо. Было это поздней осенью 42-го года. Тогда немецкие летчики часто устраивали налеты на Ахтырку, да так низко летали, что крыши хат «вставали на дыбы». Мы, детвора, настолько привыкли к их гулу, что уже не обращали никакого внимания. И вот в один из вечеров сидели мы под высоким большим дубом вместе с женщинами и детьми, а мимо нас бегут врассыпную наши бойцы и кричат: «Спасайтесь, сейчас немец будет бомбить!». Мы бежать кто куда. Я спряталась под большой яблоней. Куда делся тогда мой страх, не знаю, но я выбежала из-под дерева и давай немцу фигу показывать. А он как начал «стрекотать» из оружия… Рядом пули падали, а мне хоть бы хны. А после налета увидели: на месте дерева, где недавно сидели, большая воронка, чуть поодаль лежит наш дуб-старожил. Господь тогда уберег меня от смерти.

Еще случай. Накануне прихода в Ахтырку оккупантов пришлось жителям станицы всех лошадей увести в овраг и там расстрелять, чтобы они не достались врагу.

– Лошади шли и плакали, слезы текли по их мордам, и мы плакали навзрыд. Так было тягостно расставаться с животными…

После войны Александра Федоровна работала главной по кирке и лопате: рыла канавы на месте будущих нефтяных скважин по 10-12 часов. Трудилась в бригаде копателей. Тяжелый физический труд изматывал, но она стойко переносила все условия, работая порой по полторы смены.

В 1947 году вышла замуж. Супруг был родом из Сибири. Высокий красивый нефтяник Григорий пришелся ей по душе, и прожили они душа в душу почти полвека. Вместе с ним помоталась она по всей Кубани, от одной нефтяной вышки к другой. В начале пятидесятых уехала с ним в Казахстан. Зиму 54-го встречали в степи в землянках, только потом построили бараки.

В середине 50-х вернулась на Кубань, в Ахтырку, где стала работать нянечкой в детском саду №10. Кстати, на его территории сейчас стоят величавые ели, посаженные ею много десятилетий назад.

Фото В. Ромашкиной.